Это стихотворение — образец зрелой пушкинской иронии, тонкой, проницательной и лишённой горечи. В нём нет романтических страданий, нет поэтического надрыва — только ясный, умный взгляд человека, пережившего и любовь, и усталость от её условностей. Перед нами не любовная исповедь, а изящный диалог-разоблачение. Лирический герой, поэт и наблюдатель, обращается к женщине — «кокетке», которая вновь пытается разыграть старую пьесу чувств. Он мягко, но безжалостно разрушает иллюзию. Им обоим «за тридцать» — возраст, когда страсти уступают место опыту. Герой говорит с лёгкой усмешкой: «Вам также с вашей стороны измены верно надоели». Они оба устали от прежней игры, от клятв и сцен. Но вдруг героиня решает воскресить «древность» — старомодные идеалы рыцарской любви, «учтивый жар и ревность». Пушкин мгновенно обнажает фальшь этого позёрства: «Помилуйте — нет, право нет. Я не дитя, хоть и поэт». Он отказывается быть участником в театре страстей, выбирая иронию вместо иллюзий. Однако за лёгким смехом звучит печальное примирение с временем. Герой признаёт: всё проходит, любовь — тоже. Наступает возраст, когда «нам уже пора злословить». Но эта фраза — не цинизм, а щит от тоски. Пушкин не отрекается от чувства, он просто видит его без масок и сценической пыли. Стихотворение «Кокетке» — блестящий пример пушкинского психологического реализма, где из лёгкой светской беседы вырастает размышление о зрелости, памяти и неизбежном охлаждении жизни. Здесь чувственность превращается в иронию, а ирония — в форму мудрости.